епископ Михаил (Семёнов)

Зачем нужны обpяды?

Старообря́дчество больше всего и чаще всего упрекают в “обрядовéрии”, то есть, в упрямом поклонéнии обря́ду больше даже дóгмы. Их уважение к обря́ду склонны считать чуть ли не идолопоклóнством.

Но, в самом деле, неужели обря́д - что-нибудь несущéственное, мало нужное в порядке духóвной жизни?

Мы уже писали коротенько о смысле обря́да в первой статье. Говорили, почему старообря́дчество должнó было «дýхом восстáть» против кощýнственного покушéния на святы́ню обря́да.
Теперь хочу сказать, для старообря́дческой молодёжи, главным óбразом, в чём смысл обря́да.

Что такое обря́д? Это “оболóчка”, одежда дóгмы, говорили мы. Теперь продолжим немного инáче: это закреплённая духóвная жизнь, сильный момент христианской жизни, вели́кое мгновение, останóвленное, так сказать, навéки, в целях духóвного воспитáния.

В первой христианской церкви существовало общéние во всём, люди имели всё óбщее и не было между ними нуждáющихся... И вот, настроéние этих святы́х дней создало святóй обы́чай, или обря́д «агáп» - вéчерю любви.
Все христиане того времени были в постоянном любовном единéнии: не только имущество, но и сердце и дýшу они имели однý [Деян., гл. 6]. Святóе настроéние и «агáп» этого общéния душ закрепилось в одном слóжном обря́де, системе обря́дов и литургии́ и вообще в богослужéнии.

Литурги́я в своих обря́дах - вся символи́чное осуществление моли́твы Гóспода к Отцý: «Да все еди́но будут ... я́ко и мы» [Ин. 17:11-21]. В дрéвности и самая литурги́я носила название «тáинство общéния», а Кирил Александрийский прямо называет её общей связью, соединяющей всех.
«Литурги́я, - пишет Н. В. Гоголь, - нечувстви́тельно стрóит и создаёт человека, и если общество ещё совершéнно не распалось, если люди не дышат пóлною, непримири́мою нéнавистью между собой, то сокровéнная причина тому есть система обря́дов - Божéственная Литурги́я, напоминающая человеку о святóй и небéсной любви к брáту.»

Но литурги́я - нéчто вели́кое, необычáйно глубокое. Но возьмите что-нибудь помельче, если позволи́тельно так вы́разиться. Возьмём такой некрупный обря́д, как, например, «поклóны». Зачем это чисто механическое движение?

Но вот рассказ «Луга духóвного» (в нашей свободной передаче).
Однажды пришёл к áвве Иоанну крестьянин и, рассказав про свою крайнюю нищетý, просил у него в долг номи́сму (4 р.). Стáрец сжáлился над ним и зáнял денег в оби́тели. Однако, прошло два года, и крестьянин не являлся. Блажéнный áвва между тем узнал, что крестьянин ведёт безпéчную жизнь и не радéет о своей семье.
Долго думал стáрец, как помочь гóрю. Призвав своего должникá, он сказал ему:
- Возврати же мне долг, брат!
- Видит Бог, нéчем мне заплатить тебе!
- А я вот помогу тебе уплати́ть. Теперь ещё не скоро наступят полевы́е работы...
- Что ни прикажешь, я всё испóлню.
- Когда только ты будешь свободен дóма, приходи сюда и клади́ по тридцати поклóнов, я буду давать тебе всякий раз по керате [18 копеек - Ред.].
И стал крестьянин очень часто приходить в монастырь и вместе со стáрцем класть земны́е поклóны.
- Зачем ты это делаешь? - спрашивали стáрца. - Полéзны ли для крестьянина одни́ земны́е поклóны? Ты бы лучше вразумля́л его... Мы думаем, что он христианин и сам знает свои обязанности.
- Духóвная жизнь в нём угáсла. Моли́тва оживит его вéру и дух благочéстия.
- Но, ведь, он пока кладёт только поклóны.
- Плоду предшéствует цвет, цвéту - лист, листý - почка и оживление ветвей... Не занете ли, что дар моли́твы - плод? Много нужно потруди́ться, пока этот плод созреет. Поклóны - это первая окóпка дéревца... Человек - не мёртвое орудие, а живое существó: среди́ поклóнов проя́вятся начáтки моли́твенного дýха. По кáпельке мáлой, мáлой, как живи́тельный дождь, снизойдёт моли́твенный дар... Как томý, кто не знает алфавита, вы дадите читать книгу?
И стáрец доказал свою правотý дéлом и продолжáл упражня́ть крестьянина в поклóнах. Когда бедняк был гóлоден, стáрец делил с ним брáтски трапéзу и отпускал его домой, нагрузив сухарями на всё его семéйство. Это было до тех пор, пока не сложи́лась сумма в двадцать четрые керата.
Крестьянин возврати́л долг стáрцу. Но мы видели и после этого крестьянина у стáрца. Он приходил уже добровóльно моли́ться с ним... В деньгах крестьянин перестал нуждáться, потому что с той поры́ начал трéзвую, трудолюби́вую жизнь.

Поклóны - этот «мáленький» обря́д - вскрыли своей внутренней силой спáвшее в душé сознáние грехá. А другие обря́ды?

Глубокó содержáние обря́дов крещéния. О них мы поговорим как-нибудь отдельно.

В пасхáльном богослужéнии, например, есть обря́д христóсования. И кто знает, сколько душ “растопи́лось”, сколько гнéвных движений растаяло в этом “обря́довом” поцелýе!

Наканýне постá есть обря́д прощéния... Какую силу примирéния таи́т этот обря́д в себе!

А обря́д брáка, то есть, тáинство брáка в обря́довой стороне: какой откровéние о семьé данó здесь - имеющим ýши слышать.

Но как? Каким óбразом происходит такое влияние обря́да?
Я объясняю это так. Обря́д в своё время сóздан великой мыслью, огромной духóвной энергией, подъёмом духóвного настроéния. Но вся́кая энергия всегда сохраняется по закону, так сказать, «сохранения духóвной энергии». Как теплотá, духóвная сила обря́да сохраняется в нём в скры́том состоянии.

Есть короткий рассказ Короленко «Мороз». Это фантазия. Автору кажется, что иногда от мороза словá замерзают, но вот пригрéет солнце, дýмается ему, - и оттáют словá, и сойдýт в дýши святóй си́лой.
В обря́де застыли «словá» - святáя си́ла. Для человека, которого ещё не пригрело солнце благодáти, они мертвы́, безжи́зненны, но и для него они могут проснуться, «ожи́ть».

В обря́д нужно вглядéться, войти́ вглубь, чтобы его сила ожилá для сéрдца. Равнодýшные к самой религии, посещающие храм только уры́вками, остающиеся в нём всего на несколько минут, естественно, глýхи к тому, что скрыто за одеждой обря́да, и не бывают в состоянии пости́гнуть его существó и дух. Это люди “душéвные”, а не духóвные, и над ними сбываются словá св. Апóстола: «Душéвный человек не приéмлет я́же Дýха Бóжия: юрóдство бо емý есть, зане духóвне востязýется» [1 Кор. 11:14].

Говорят, что обря́д устарéл, обветшáл. Допýстим на минуту. Но и тогда он свят, как мётрвое тело покóйной мáтери, которое мы целýем не с мéньшей нежностью, чем живóе.
Это - ступéни, по которым, скажем словами Мережковского, миллионы шли к Бóгу. Пусть, снова допýстим, обветшáли ступéни, всё-таки, целýй и лобызáй след от ног святы́х миллионов.

Но мог ли устарéть и умереть обря́д в самом деле? Конечно, нет. Его душá вечно живá. Разве только, мы можем умереть для обря́да.

Нельзя забывать то, что скáзано о происхождéнии обря́да. «Обря́д не может убивать дýха. Дух создал его, и, как воспоминáние о прéжде пережитом религиозном настроéнии, он снова бýдит это настроéние, и если душá не спит, внéшность и обря́д снова одухотворяю́тся для человека и становятся для него силой животворя́щей.»

Не нужно забывать, что обря́д, как сказали мы, «ви́димый покрóв незри́мой тáйны, незри́мой и́стины, живóе тéло живóй души́», вместе с тем, есть, повторяем, «те ступéни, по которым миллионы вéрующих векá и векá восходи́ли к Бóгу.»
«Это одно уже должнó было сделать их навсегда не только святы́ми и дать им навсегда силу благодáтного освящéния. Святáя мысль, моли́твенная дéятельность, исторически так тесно соединилась с обря́дом, что уничтóжить обря́д (если бы даже это было возможно психологи́чески) - значит разорвать ряд драгоцéннейших ассоциáций, значит подвéргнуть опасности самую мысль, связанную с обря́дом и вы́раженную в нём, значит, убить в нём моли́твенную дéятельность».

«Несли́ сосуд с драгоцéнной жидкостью. Все пáдают перед ней ниц, все целуют сосуд, заключáющий эту драгоцéнную, живя́щую всех влáгу, но восстаю́т люди и начинают кричать: "Слепцы́, чего вы сосуд целýете, дорогá лишь живи́тельная влáга, в нём заключáющаяся, дóрого содежи́мое, а вы целýете стекло, простое стекло и стеклý припи́сываете свя́тость... Идолопоклóнники, бросьте сосуд, обожáйте лишь живя́щую влáгу, а не стекло". И вот, разбили сосуд, живя́щая влáга разлилась по земле и исчезла в земле, разумеется... Сосуд разбили и влáгу потеряли...».
Эта прекрасная легенда напрáвлена против врагов обря́да.